- Вот вы удивляетесь нашим деревенским бракам, говорите, что у нас браки происходят без любви!... Не согласен я
с вами, нет не согласен, я думаю, что у нас самая настоящая любовь и есть. Конечно, у нас не так, совершенно не
так, как у вас. У вас... гм... Сначала это он около нея похаживает, да разные разводы разводит, а она ломается...  Потом... это... она значит, сдалась уже и с полгода знать его за нос водит, а по нашему - голову морочит... Дескать - молода я очень, и страшно мне, и в чем дело не знаю, и чего вы от меня хотите, не понимаю...Врет она, бестия, врательски врет... Все она даже очень хорошо понимает, и чего от нее хотят, давно соображает. Ну , а нельзя же без мороченья!.. А он-то думает, что и в самом деле так, и млеет, по душе у него жар разливается. А конец все тот-же. И скажу вам, что хотябы он около нее три года ходил, а все-же не знает что найдет. Женится, вот тогда она уж и покажет ему товар лицом, проявит в настоящем свете... И бывает так, что человеку пять лет голову морочили, а глядишь - обвенчались, иной вон уже и пятки показал, потому настоящей - то она ему только теперь предстала. У нас этого мороченья не бывает, потомк как - некогда. А между прочим - живем плодимся и наполняем землю. Да вот я вам про себя расскажу, коли вам не лень послушать!...
  Так говорил о. диакон деревни Белоречня, угощал меня ухой из свежих окуней. Отец Парфентий отличался завидным телосложением, имел живот таких больших размеров и столь круглого вида, что от такого живота пожалуй, не отказался-бы и сам протодиакон при соборной церкви в губернском городе. Рука; одна кисть руки о. Парфентия весила по крайней мере фунтов шесть ( примерно 3 кг). Заметьте, что отец Парфентий был строгих правил, аккуратно справляя все посты, пил не более трех рюмок водки за обедом, и больше напирал на квас, не курил, и только поспать  любил - да, вот этот грех водился за о. Парфентием. И все это не мешало ему занимать место  в пространстве и весить не менее 12 пудов (примерно 196 кг). Так как мне слушать было не лень, то о. Парфентий и начал.
  - Это было лет - как-бы вам не соврать - восемнадцать тому назад. Я только что вышел из семинарии, Нужно вам знать, что в семинарии я побыл немного, всего с пол-годика. Приняли меня на риторику - так тогда первый класс назывался - "до усмотрения", ну, значит если покажу успехи. А успехов я не оказал. Угодно вам знать почему? Гм... Довольно сказать что тогда мне было уже весемнадцать лет, и имел усики и уже пробивалась бородка... А ко всему этому - был знакос с соборной просвиршей... Теперь она чуть не старуха, а тогда была - хотя и грех вспоминать - для нашего брата бурсака (прим. студента) - обстоятельна!... Ну, это старое. У кого, знаете, греха нет?! Однако возраст был такой, что риторика в голову не лезла, а лезло совсем другое, в роде - просвирни... Взями меня родители из семинарии и стали думать-подумывать, куда со мною сунуться... Думали было в народные учители, так опять-же там экзамен нужен, а я не охотник был до этих штук... Ну и придумали... чтобы вы полагали? А придумали - женить меня. На ком? Ни одной женщины я не знал, кроме просвирни. Да ведь это не беда!.. Был около нас видете-ли, монастырь, а в том монастыре было этак в роде пансиона для сирот-девиц духовного звания, Сидели там эти девицы, обучались больше хозяйственным предметам, выростали и ждали женихов. Прийдет - хорошо, не прийдет - сидят да вздыхают. Житье им было там не Бог знает какое, сиротское - известно... Ну, и рада-радешенька, ежели кто просватает. Сиротская доля! Разбирать уж тут нечего!.. Иной лохматый да плюгавый приедет, ничего, идут и за этих... Да иной лохматый бывает лучше облизаного!.. А был такой обычай, что ежели кто женится на монастырской сироте("монастырками" их называли), того сейчас диаконом делали, и место ему предоставляли, хотя-бы он даже риторики и не нюхал, примерно как - я. Вот повезли и меня туда. Приехали это мы: я, мои родные и еще сват - знакомый священник, приехали, да прямо в класс. Уж, конечно, они это знали, что жених приехал, вырядились в чистенькие платья, белые передники надели и сидят рядышкома, душ их восем было - иная шьет, иная вышивает... Входим мы, я, разумеется позади семеню, потому как - страшно как-то... Пришел человек, неизвестно откуда, и должен себе подругу на всю жизнь выбирать... Прошлись мы по комнате раза два, и все смотрю им в лица, хотя голову  и опустил, и изподлобья смотрю. Вот мать моя и подходит ко мне и говорит..."Мой совет тебе, Парфентий, вон ту взять, которая с русой косой за вышиванием сидит"!.. Нет, не нравилась мне русая коса, а сидела этак в уголку черненькая такая, взглянул на нееи, не знаю почему, сердце так и застучало... Ну думаю, должно быть - это и есть судьба моя! И говорю матери:"нет, говорю, не русая, а черная коса... Вон та!" А мать говорит:" Что-ж, это твое дело, не мне с нею жить, а тебе". С тем и вышли. Сейчас пошли к о. Исидору на закуску (чай) - о.Исидор - тамошний священник, - гляжу, и моя черная коса здесь; чай разливает, раскраснелась вся, вижу - в волнении. Нас разумеется отрекомендовали, я узнал что зовут ее Анной Егоровной. Только пили все чай, вдруг смотрю - никого в комнате нет, все куда-то исчезли, остался только я, да Анна Егоровна. Сидит она на диване и в окно смотрит. Понял я, что нас нарочно оставили, чтобы, значит, обьясниться... Скажу вам, что трепетало мое сердце, струсил и; однако подошел и говорю:" Анна Егоровна, вам ведь все известно, обьснятся нечего. Желаю, говорю, иметь вас женой, и диаконское место, говорю, преосвященнейший владыка в деревне Белоречне обещал мне!"... А она глаза опустила:"мне, - говорит, - известно... Я согласна!" Тут я даже руку ее поцеловал...
   На другой день обвенчались, и вот я уже 18 лет диаконствую. И поверте - живем душа в душу... Ни она мне, ни я ей - чтобы что нибудь злобное - ни-ни! Восьмерых детей наплодили и никогда по настоящему не ссорились. А все от чего? Да от того, что я работаю и она день-деньской в труде состоит - и коров доит, и кухню ведет, и детей одевает, и просвиры печет... Ну, так как мы оба постоянно в труде то мы и понимаем друг-дружку, и ссорится нам невозможно. Или разве кто скажет, что я не люблю Анну Егоровну, или она меня? Брехня это будет, ежели скажет. Так вот она в чем любовь по моему - в труде. Ежели друг для друга трудятся, друг друга поддерживают, завсегда будет любовь,
поверте!...
  Тут в комнатку вошла Анна Егоровна с "макитрой" (глиняный горшок) в руках и вся засыпанная мукой. А вслед за нею, держа ее за платье, крича и кувыркаясь, высыпало многочисленное потомство о. Парфентия. О. Парфентий подозвал к себе двоих и принялся вытирать их носы полой своего обширного кафтана.

"В деревне"
Очерки и рассказы И. Потапенко
Одесса 1887 год